– А ты?
– Меня Илона обещала взять на интервью с очень интересным человеком, – зрачки глаз Ребенка метнулись вправо-влево: верный признак лжи. Но муж мало обучал ее профессиональным тонкостям своей работы. И не испытывал их на ней.
– Так что немного припоздаю… Скорей всего, мы придем одновременно…
– Ну, и замечательно!
Они поцеловались, и начальник уголовного розыска Коренев вышел на лестничную площадку, вымощенную желто-розовой плиткой. Здесь еще не валялись трупы, не ждали с заявами потерпевшие, не прятались (тьфу, тьфу, тьфу) киллеры, но уже просачивался неслышимый остальным запах серы, крови и предательства.
Босой, Лебедь и другие
После торжественного открытия Дворца Фома Московский и Лебедь, в сопровождении шести сопровождающих, приехали на встречу с местными в ресторан «Шатёр» на Левом берегу Дона. Место было хорошим, особенно тем, что отдельные кабинеты располагались прямо над водой и обдувались приятным ветерком, сдувающим зной даже в самые жаркие дни.
Традиционный «донской» стол был уже накрыт: свежайшие, только с грядки, огурцы с острыми, еще не успевшими сгладиться пупырышками, огромные розовые помидоры, сахарно сверкающие на месте излома, которым хваленые «бакинские» и в подметки не годятся, жареные по-казачьи лещи, набитые перемешанной с капустой икрой не через брюхо, а через спину, как положено, ну и все богатство Дона: жареные сазаны, осетры, севрюги, майская селедка, вяленые тарань, рыбец, шемая, давным-давно занесенные в Красную книгу, да все не переводящиеся для уважаемых гостей; рассыпчатая, с пылу, с жару, картошечка, жареные кружочками и обильно посыпанные чесночком с петрушкой баклажаны и кабачки, полуведерные хрустальные вазы с тремя сортами черной икры: белужьей, севрюжьей и осетровой, сверкающие на солнце бутылки «Тиходонской особой». А если чего вдруг не хватит, то вмиг подмигнут – и тут же доставят с шутками-прибаутками да извинениями.
Словом, к столу вопросов не было, и даже если бы отвечающий за него Корнилов решил пристрелить шеф-повара за какую-нибудь промашку, то найти ее было бы непросто, а стрелять просто так, по беспределу, глава речпортовской братвы не стал бы, несмотря на свою угрюмость. Хотя сейчас он даже эту вечную пасмурность на лице разогнал и изобразил улыбку – уж очень старались хозяева угодить московским гостям. Но общее настроение было не таким блистательным и изобильным, как выставленное угощение. Во-первых, местное начальство за шикарным столом «светиться» не захотело, и в этом был некий знак, который мог толковаться весьма разнообразно. То ли общая политика сейчас неподходящая – и тогда ничего страшного, то ли недовольны тиходонские хозяева московскими гостями, и тогда им надо думать: какой же косяк они упороли… Да и история с Борисом и Владиком, и речь Антона, – они тоже дружескому застолью не особо соответствовали.
Правда, все это было загнано в глубины сознания и отложено для последующих размышлений, виду никто не подавал, не хмурился, доски под ногами не разглядывал, каждый изображал веселье от души. Выпили за начало нового дела, выпили за дружбу, выпили за совместные будущие дела и успехи в начатых. За стол, конечно, попали не все: пристяжь терлась вокруг, гуляла по берегу, контролировала вход в «Шатер» и подходы к столам, одна бригада перекрывала Зеленый остров, до которого было метров четыреста-пятьсот, две группы на глиссерах патрулировали водное пространство.
Босой сел во главе стола. В светлом полотняном костюме, светлой рубашке и ярком шейном платке он выглядел совсем не так плохо, как рисовали его в слухах. Причем продолжалось это уже много лет. Рядом с собой он посадил Гуссейна, про которого Антон любил говорить: «На любой свадьбе жених, на любых похоронах – покойник», Костю Кима, который еще ходил, скрючившись, но постепенно поправлялся, Корнилова с Танкистом да подрастающую молодежь – Экскаватора с Гулливером. Сам юморист Антон крутился поначалу неподалёку с красивой тёлкой, но выглядел при этом глупо: тёлок на сходки не берут, а это и была самая настоящая сходка. Поэтому вскоре он отвёл её в машину, улучая моменты, попадался на глаза Фоме Московскому, наконец, тот подозвал его небрежным жестом и холодно сказал:
– Я всё знаю и всё помню. Деньги твои не пропадут. Жди.
Тогда Антон с важным видом подозвал свою пристяжь и стал «тереть» с ними, вроде, серьезные дела обсуждал, только на него никто не обращал внимания.
От москвичей за стол сели, как положено, Фома с Лебедем, да видно для паритета посадили еще пятерых из своей свиты, из них более-менее известен был один – здоровенный казах Абай, личный телохранитель Фомы. Когда обязательные тосты кончились, искусственно созданная праздничная атмосфера завяла. Разговоров было мало, веселья еще меньше. Все сидели, как на поминках. «Паханы» ничего не ели, не пили, глядя на них, сдерживались и «солдаты». Болезненный вопрос висел в воздухе, как Дамоклов меч над пиршественным столом царя Дионисия. И конский волос не вынес его тяжести.
– А что это с нашими ребятами получилось? – вдруг спросил Лебедь. – С Борисом, с Вадиком. Кто это их так?
– Это какие-то труболеты, – сказал Корнилов. – Район наш. Если бы кто-то из моих был замешан, я бы через час знал. Это точно чужие!
– А кто же? – спросил Лебедь. – Что-то мне всё это напоминает. По-моему, такое уже было.
– Было, – солидным басом подтвердил Фома. – Мы послали сюда Жору Каскета – налаживать бизнес, развивать отношения между братвой Тиходонска и Москвы. Я лично позвонил Босому…
Он посмотрел на Смотрящего, и тот кивнул, подтверждая.
– Я попросил встретить Каскета как брата и оказать ему всю нужную помощь! А кончилось чем? Кончилось тем, что и Каскета убили, и всех, кто с ним прибыл, и никакой совместной работы у нас в тот раз не получилось. Но вот время прошло, и мы приехали снова, зашли на второй круг. И очень похоже, что нас точно так же принимают. Один из наших ребят убит, второй стал инвалидом. Это мало похоже на уважение. Это мало похоже на дружеский прием. Это мало похоже на залог будущей дружбы.
– Нет, – сказал Босой. – Это случайность. Да и пацаны ваши – они же вопросов никаких не решали, это мелочь, солдаты. Кто с ними по-серьёзному мог разбираться? Наши там жителей окрестных домов расспросили, они все в окна видели. Ваши пацаны сами виноваты! Девчонку на улице схватили, потащили в машину, ну а кто-то из случайных прохожих вмешался… Свидетели и девку запомнили, и прохожего…
– Случайный прохожий, говоришь? – усмехнулся Лебедь. – Вадик с Борисом – парни серьёзные. Они пятерым головы поотрывают, а тут с ними, как с курами перед праздником, обошлись…
Босой помолчал немного. Картина была ясной: москвичи быковали, беспредельничали, нарвались на проблемы, в которых сами виноваты. Но их боссы не хотят ничего ни слушать, ни понимать. В принципе разговор заходит в тупик и может кончиться стрельбой, а этого, конечно же, допустить нельзя.
– Давайте выпьем за ребят! – Босой поднял запотевшую рюмку. А когда все выпили, сказал:
– Мы весь город перевернем, но найдем, кто это сделал!
Абай, сидящий рядом с Фомой, улыбнулся:
– Если собаки чабана хорошо охраняют отару от волков, но, спустившись в деревню, задавят там пару куриц, будет ли их хозяин за это строго наказывать?
– При чём здесь собаки, при чём здесь курицы? – сварливо сказал Босой, которому надоело толочь воду в ступе. – Что получилось, то получилось. Люди подтвердили – ваши сами виноваты.
На этом и закончилось застолье. Москвичи собирались на самолёт. Подарки они вежливо отклонили.
– Вопрос есть, – сказал Фома и отвёл Босого в сторону. – Тут у нас заказ был от тиходонской братвы. Выполнили его наполовину, так получилось. Одного только ранили, а вот сейчас вопрос встал: на мента заказ правильный был? Сходка его одобряла? Или это ваш шустряк Антон, который все на шапку нацеливается, [9] в одиночку решил обставить? Короче, заказ этот нам кривым кажется.